Сегодня редакция ikirov.ru приготовила для вас, дорогие читатели, не совсем обычный материал. Мы решили дать слово жителю Кировской области Константину Ложеницыну, который вот уже не первую неделю лечится от Covid-19.
Cразу предупредим, что наша цель - не опорочить честь и достоинство медицинских работников. Мы просто хотим призвать жителей нашей области быть бдительнее и беречь свое здоровье! |
Как все началось?
<...> совершенно случайно, благодаря моей работе в сфере промышленного альпинизма, я узнал, что есть вакансия санитара в Кировском областном государственном казённом учреждении здравоохранения Котельничской психиатрической больнице им. академика В. М. Бехтерева.
Честно говоря, оплата труда у медработников тут низкая, несмотря на повышенную нагрузку и вредность. Бывало и такое – отработаешь целый месяц, а получишь меньше, чем пациенты на группе. Но моей целью стали не деньги, не время, а опыт и помощь нуждающимся. Поначалу было страшновато, но, поработав с санитарами и узнав особенности специальности, я быстро втянулся в работу. Это моя стихия и мое призвание.
Да, приходится совмещать работы, ходить с одной на другую, так как прожить на зарплату медика невозможно. За это мы скажем спасибо программе поддержки здравоохранения. Модернизация здравоохранения затронула всё, без исключения. Нагрузка растёт, зарплата падает. Но долг есть долг, работать надо.
Казалось бы, разве могло пойти что-нибудь не так в столь непростой период модернизации, когда все ждали закрытия больницы? Оказывается, да - пандемия Covid-19.
СМИ трезвонят, поднимают панику. Создаются госпитали, расширяются штаты за счет сотрудников, ранее уволенных в рамках модернизации здравоохранения. Посылают на «линию фронта» инфекционистов, реаниматологов, «скорую неотложную помощь», терапию и многих других «узких» специалистов. Однако психиатрия всегда была темой, закрытой для СМИ и простых граждан. Мало кто понимает, проходя мимо серых зданий, что там происходит.
Главное психиатрическое отделение в г. Кирове, в пос. Ганино, отдаёт корпуса под инфекционный госпиталь, из-за этого переводя большую часть пациентов в Котельнич. Естественно, нагрузка на персонал больницы нашего города растёт.
Смены увеличиваются, начальство в лице старших и главных медсестёр не готово к такой ситуации. Начинается паника, результатом ее становятся неверные приказы, предполагающие нарушение техники безопасности на рабочих местах. Хочется выразить благодарность персоналу, тем, кто держался и держится до последнего. Но не всем.
Проходит время, вроде бы всё затихает. Но не тут-то было! С заразившимися пациентами к нам попадает Covid-19 и паника вспыхивает вновь. А вот тут, простите за столь долгую предысторию, и начинается самое интересное.
Инфекция бушует в отделениях, руководящий состав ходит в средствах индивидуальной защиты, как и полагается, но руководители сидят в кабинетах, а средний и младший медперсонал живёт в отделении с ковидными пациентами.
Самое «замечательное»: перед началом работы нужно зайти в магазин и купить себе маску и перчатки, иначе получишь выговор и штраф от старшей медсестры.
Неоднократно перед сменами на пятиминутках поднимался вопрос о средствах защиты, однако воз и ныне там. При этом я регулярно видел одну и ту же «иллюстрацию»: старшую медсестру отделения, полностью экипированную, снабженную средствами защиты и выходящую из кабинета в отделении к персоналу, который стоит без минимальных средств защиты. Задавая соответствующие вопросы, рядовые сотрудники больницы получали ответ: расскажите свои должностные обязанности, если не знаете – никто не держит. После этого мне рекомендовали пройти психиатрическую проверку на вменяемость.
Прошло несколько смен, и я вышел на подработочную смену. Не успел зайти в отделение, как меня встретила старшая сестра отделения и сказала, что я еду за пациентами в Киров, в инфекционное отделение, они прошли курс лечения от коронавируса, сдали анализ, он отрицательный, они здоровы. Первый вопрос, который я задаю с ходу: «Где средства защиты для поездки?».
Хотя осознаю, что если их не выдают в отделении с положительными Covid-пациентами, то о каких средствах защиты сейчас может идти речь? Старшая медсестра убеждает меня в том, что тест у пациентов отрицательный и они здоровы. Итак, я достаю купленную в магазине одноразовую маску, сажусь в «буханку», и мы пилим в Киров. Приехав в Ганино, находим инфекционный корпус. Я захожу в приёмку и первое, что слышу: «Ты обалдел?».
Глядя на их форму, моментально понимаю, о чём идёт речь. Но что поделать, костюм мне взять негде. И, пробиваясь через возмущённые разговоры о том, как посылают людей без защиты, я говорю, что, поскольку приехал, то нужно забирать пациентов. В один голос отвечают - их мне не отдадут.
Я звоню старшей медсестре и объясняю сложившуюся ситуацию. На том конце телефона я слышу те же аргументы: у них тест на covid отрицательный, они здоровы. Захожу в приёмную, объясняю, что звонил начальству, сказали забирать. Махнули на меня рукой, слышу: «Иди жди». Спустя время сажу пациентов в «буханку», залезаю к ним, и целый час мы едем в Котельнич. Привожу пациентов, захожу в отделение в обычном халате и одноразовой маске. И что я вижу? В отделении ходят пять упакованных в комбинезоны человек. Пройдя по отделению, двое окинули меня взглядами. Но я ничего не понимаю, так как люди мне не знакомы. Пройдя пару метров, один человек из пятерых останавливается и возвращается ко мне.
- Где ваши средства индивидуальной защиты? – с ходу я получаю вопрос.
- Какие средства? Нам их не выдают, да и маски мы покупаем сами в магазинах, иначе наказывают, - растерянно отвечаю.
- Они вам выдаются, вы его не получили, наверно.
- Какие СИЗ? Я из Кирова приехал, пациентов привёз из инфекционного отделения вот в этой одноразовой маске. В ней и работаем по 12 часов.
Человек в костюме отходит от меня и подходит к санитарке.
- Почему вы помыли пациентов и не поменяли маски и перчатки? – спрашивает ее.
Санитарка возмущённо отвечает:
- Я на свои деньги покупаю маску и перчатки, а получать мы ничего не получили, положено – выдавайте, буду менять.
Как оказалось позже, это была проверка из Роспотребнадзора. Как в сказке, после их ухода появилось абсолютно всё. Стало интересно смотреть на старшую и главную медсестру, которые в один голос утверждали, стоя перед нами в СИЗ, что нет никакой инфекции, а есть должностная инструкция.
Честно говоря, я до сих пор помню эти слова и не могу понять, как эти люди продолжают работать и отдавать свои необдуманные приказы, ставя под угрозу жизнь персонала. Проходит день, берут мазки у пациентов, которых я привёз, по словам старшей медсестры, с отрицательным тестом, и у троих он положительный, их увозят обратно в инфекционное отделение, а я остаюсь с вопросом в голове, что же будет дальше?
Как я попал в «красную зону»?
Кончилась смена, я иду домой отсыпаться. Просыпаюсь с ознобом, ставлю градусник – 38,7. Аптека, жаропонижающее.
Второй день – температура в 40 градусов не спадает. Звоню в «Скорую», через 40 минут приезжают, говорю, что контактный, делают укол и советуют: иди на приём. Ночью температура падает до 38, начинается лихорадка, дикий озноб и ужасное потоотделение. Ночь на антибиотиках.
Третий день, под утро силы кончаются, и меня «вырубает». Просыпаюсь от холода, на градуснике 40, звонок в «скорую», 40 минут, опять укол. Я прошу забрать меня. В ответ слышу, что симптомов для госпитализации нет, нужно идти в больницу на приём. Ночь без сна на жаропонижающих, температура то спадает с 40 до 39 градусов, то держится всю ночь.
Четвёртый день. Принимаю две таблетки «Ибуклина», при том что я принял уже весь блистер.
Снижаю температуру до 38 и иду к бывшему роддому на приём к фельдшеру. Два часа в очереди. Получаю рецепт на «Ибуклин», антибиотик, сбор трав от кашля «№ 4» и направление на рентгеновский снимок.
Во время приёма у меня поднимается температура до 40, моя зимняя одежда насквозь сырая от пота. Направляюсь на снимок. Очередь с первого этажа. Ещё час - и снимок готов. Медсестра велит приходить за описанием в 16.00, я ухожу. На такси домой, таблетка - и спать.
Ночь пятого дня, температура 40, звоню в «скорую», дежурному говорю, что больше не могу и не смогу вылежать ещё день. Приезжает неотложка, меня забирают в обсервацию, мазок – результат положительный на ковид. Рентген лёгких в норме.
Первый день в обсервации.
Подходит врач-инфекционист Косолапова Лариса Анатольевна и говорит, что мое лицо ей знакомо, спрашивает фамилию. Я называю.
Она с улыбкой говорит: «Так это тебя мы спасли два года назад от укусов восьми клещей от энцефалита?» Я улыбнулся и подтвердил.
Лариса Анатольевна, я благодарен Вам за вторично спасённую Вами жизнь! На что первое я обратил внимание, так это на то, как работают в структуре медицины. В отделении нет напряжённости, всё делается правильно и своевременно.
Старшие медсёстры, видимо, прошли школу выживания и создали свой некий курс создания благоприятных для работы условий или сохранили в себе человечность. После наших я поверить не мог в возможность такой слаженной работы.
Второй день в обсерватории – температура 40, капельницы, уколы. Компьютерная томография показывает незначительную острую пневмонию слева в верхней доле. Лёгочная гипертензия.
Ночь третьего дня в обсерватории – меня и двух пациентов с ковидом на карете «скорой помощи» везут в Киров в отделение офтальмологии на Октябрьский проспект, 10а. Его отдали под инфекционный корпус covid-больных.
Записали ФИО, взяли карточку, положили в палату на втором этаже, температура 40, меня трясёт, никто не подходит. Иду на пост, говорю, что высокая температура, мне меряют электронным термометром-«пистолетом» температуру, показывает 37,8. Дают таблетку.
Утро первого дня – приходит врач, молодая студентка. Меряет кислород в крови – 90%. Электротермометр-«пистолет» показывает 38, я показываю свой ртутный градусник – 39. Укол, капельница, три таблетки.
Третий день-ночь я промучился, на этаже 100 пациентов размешается с положительным covid-тестом. Персонал – три медсестры, две процедурных и два врача. На приёме работают две медсестры по часу, третий отдыхает. Делают капельницу, 10 минут - и она заканчивается, лежишь около часа или двух, пока иголку из вены у тебя достанут. Две таблетки, вот и всё лечение.
Уколы Гепарина в живот если ты лежишь сонный, то медсестра просто иглой надавливает, ощущаешь небольшую боль, а укол не вводит, закрывая рукой уносит обратно.
Ночь четвёртого дня. Температура 40 градусов. Иду на пост, измеряют температуру, показывает 37.
Дают таблетку и советуют : «Иди спи».
Я им отвечаю: «Вы смеётесь, что ли?»
Делают укол, температура 39, резкий пот. И так каждую ночь.
День четвёртого дня – капельница, таблетки от кашля не дают, говорят закончились. Врач на обходе, температура 37 по их градуснику. Кислород 88%. Ставлю свой – 39,7.
Укол, озноб, кашель усиливается. Вечер четвёртого дня. Температура 40, иду на пост за уколом. Всего трясёт, кашель, хочу сказать, что температура, но у меня отхаркнулась мокрота, не стало хватать кислорода, меня тошнит слизью, тошнота с кровью, в глазах темнеет, я теряю сознание от удушья кислород в крови 78%, температура 40. Очнулся на третьем этаже на кислороде.
Приходит врач и назначает дополнительный гормон в капельницу. Попросил сводить меня на второй этаж, медсестра, взяв за руку, сводила и потом помогла подняться обратно. Одышка была ужасная, пропал голос совсем, очень тяжело было произносить даже короткое слово. Три дня на кислороде, капельница, таблетки.
На третьем этаже, как я понял, лежат более сложные пациенты, которые уже не могут без искусственного кислорода. Днем поступает пациент из Котельнича, работает в охране ж/д моста. Ни врача, ни укола, ни капельницы.
Утром следующего дня ему стало хуже, у него диабет, просит проверить сахар в крови, на что получает ответ от медперсонала: у них нет глюкометра. Он заказывает нужный аппарат родственникам, сахар 25 при положенных 4,2, укол инсулина, капельница.
На второй день, на третий приносят бумаги на подпись. Он спрашивает, куда и зачем. Это, медбрат говорит, переводят на улицу Ленина, в основную инфекционную больницу. 22 января 2021 он умирает.
Кстати, когда я «заехал» в палату на 3-й этаж, там лежал дед-диабетик без ноги, за ним ухаживал мужичок, который чувствовал себя более или менее терпимо без кислорода. Медперсонал, в частности санитарки, ни разу не заходили в закрытые палаты и не помогали пациентам.
Обходов, как дневных, так и ночных, не было совсем. Приходилось выживать самим, в палатах заботились друг о друге. Еду подвозили на тележке к палате и велели подходить и брать. Но как и кому идти - у одного нет ноги, второй без сознания, третий умирает от высокого сахара, я не могу без кислорода. Вот этот мужчина и вставал, разносил нам еду. Вскоре его выписали.
Утро начинается, нужно идти за завтраком, и я понимаю, что сделать это некому, слышу второй раз требование забрать завтрак.
Я восклицаю: «Разве вы не видите, что идти никто не может?!».
В ответ получаю от медсестры: «А ты на что? Помогай».
Плохо владея собой, кое-как я разнёс еду. Все покушали, я собрал посуду и вынес её. Обед прошёл точно так же. В промежутках я садил деда без ноги на каталку и возил в туалет. Как я уже говорил, палаты все закрыты, ходить можно только в туалет.
Повезло тому, у кого в палате есть ходячие пациенты, так как можно их попросить сходить за медсёстрами. А если нет, то всё зависит только от тебя. Никто в палату после 12 часов не зайдёт, да и заходят поставить капельницу и дать таблетки, разноска еды в 18.00, это последний шанс, что на тебя кто-то обратит внимание.
На третий день переводят мужчину к нам в палату из какой-то больницы, кислород плохо держит, поэтому заводят в палату, кладут на койку трубки в нос для подачи кислорода - и всё. У него температура, так как он прямо в зимней одежде, только без куртки, лежит под одеялом, и его трясёт. Время к 16.00, я подхожу к нему, пытаюсь поговорить с ним.
Выясняется, что он со слуховым аппаратом, который выключен, он ничего не слышит. Я на пост к медперсоналу, хорошо что он у нас возле палаты. Сидит студент-медбрат, я ему напоминаю, что полдня прошло, нужно хоть на пациента посмотреть. На что слышу ответ, мол, что на него смотреть, было бы плохо, подошёл. Я сообщаю, что у него жар. В ответ получаю: ты откуда знаешь, не медработник, нам лучше знать о состоянии больного, иди в палату. Направляюсь к процедурной сестре и прошу измерить температуру у деда. Опять электронный термометр-«пистолет» показывает 38, хотя по себе знаю, что ерунда это полная, а не 38. Делают укол. Как оказалось, дед ещё и слепой. Я сел на койку, воткнул трубки с кислородом, взялся за голову и просто сидел.
Был в диком недоумении, таком, что моё сознание не могло усвоить и осознать всего происходящего. Вскоре я поднял глаза и увидел, что на меня смотрит дед-инвалид без ноги. Я смотрю на него, он на меня. Я чувствую, что он хочет сказать, но и сам отдышаться пока не могу.
Через силу он говорит: «Костя, прости меня, очень неудобно перед тобой, но свози меня в туалет». Я сажу его в кресло, выезжаем из палаты мимо поста медсестры.
Я спрашиваю:
«Почему за всё время, пока я в палате, ни один медработник не зашёл в палату с обходом и не свозил инвалида в туалет, почему пациенты должны ухаживать за пациентами?».
В ответ звучит фраза: «А он не просился».
Маразму нет конца… Когда мы добрались до туалета, я «перегрузил» его с коляски на унитаз.
Приходит санитарка 1,6 роста, худощавого телосложения и командным голосом мне говорит:
«Зачем вы пациента увезли в туалет? Идите на… в палату».
Я смотрю на неё, дослушиваю и отвечаю:
«Идя в медицину, ты осознано выбирала профессию, а согласившись работать в госпитале, на передовой, ты чем думала? Вас набрали сюда, безмозглых студентов. Вы должны понимать хотя бы то, что это не ваше, нужно все бросать и бежать подальше отсюда. Из-за вас люди мучаются и умирают».
Ответом стала рекомендация идти в палату и не соваться не в свое дело. Я открыл дверь туалета, увидел, что там сидит мужчина без ноги, веса в нем под 109 килограммов.
Я спросил санитарку, что она с таким пациентом будет делать, в ней самой-то 50 килограммов. Она молча ушла. Приехали в палату, уложил деда, посмотрел на второго - и сам лег под кислород. Вскоре слышу в коридоре какой-то шум, ругань.
Одному из пациентов стало плохо, его пытались откачать своими силами, но не получилось. Поздно медики заметили, и то не сами, а пришли и сказали пациенты. Пока ехала реанимация да одевалась в защитные костюмы, человек, естественно, умер.
Медперсонал кричит на реанимацию – что так долго? Но реаниматологов можно понять, хотя они сами не знают, что и как происходит в больнице. Вся вина лежит на халатном обращении медперсонала - «студентов», которые даже не окончили медакадемию и ничего не знают.
Даже укол не могут сделать: ни в живот «гепарин», ни в вену, ни в ягодицу. Их задача - писать бумажки и ходить с электронным термометром, который показывает «заниженную» температуру. Время близится к ужину. Опять голос зовёт за едой. Мне стало интересно, что будет, если я не встану. Я лежу под кислородом, закрыты глаза.
Слышу, в плечо меня толкает кто-то, открываю глаза, вижу, что стоит медсестра и говорит: «Ести будете?».
Я сажусь и вижу, что еду пациентам никто не разнёс. Вновь это пришлось делать мне. Накормил я всех. Но новенький дедок как лежал под одеялом, так и лежит уже целый день и вечер. Совсем не ел. Поужинали, съездили в туалет.
При выезде медсестра сказала не возить, мол, сейчас санитарка свозит. Я в ответ – вы видели её, поехал дальше. Все «туалетные» процедуры сделаны, легли спать. Дед без ноги сказал: «Костя, прости меня». Я в ответ: «Ну что ты опять, дед, всё нормально. Спи, а если что, буди».
Примерно два часа ночи, третий час. Слышу сквозь сон, что слепой дед встал. В палате нет дежурного освещения, только свет из окна. Он побрёл к раковине, я вскочил, подхожу к нему и громко спрашиваю: «Дед, ты чего?».
Он говорит: «В туалет хочу». Я выбегаю в коридор, на посту никого нет, так как ночью дежурит один медработник, а двое отдыхают.
Я громким голосом: «Санитарка!». Выбегают обе. Медсестра спрашивает, что случилось. Я говорю: «Дед слепой хочет в туалет, но мне его не отвести одному».
Санитарка несёт утку, ставит в палату, в которой нет света, и выходит. Я смотрю на них обеих, и моя голова просто взрывается от увиденного.
– Ты чего её туда поставила? – говорю я санитарке.
- Чтобы он в туалет сходил.
Ну, тут настал предел моему терпению, и пришлось при помощи мата объяснять обеим, что дед глухой, слепой, не сможет найти утку в палате. Если и найдёт, то не сможет ей воспользоваться.
«Иди и подставляй утку ему!», - говорю.
В ответ слышу от санитарки: «Я не пойду».
Как и ожидалось, дед до туалета не дотерпел, но его никто не помыл, он сменил белье, а грязное положил в пакет. Моя голова раскалывалась не только от высокой температуры, но и от маразма, который творится в больнице. Под утро просыпаюсь от сильного кашля одной из пациенток через несколько палат, она просто закашливалась.
Я вышел в коридор. Медсестра дрыхла на посту. Я посмотрел влево, вправо, увидел длинный коридор метров в 90, пост почти посередине. Палаты все закрыты. Мне сразу вспомнилось, как я кашлянул - и у меня кончился воздух.
И во весь голос я сказал: «Вы совсем обалдели тут, понабрали идиотов на работу».
Медсестра поднимает голову, я ей говорю:
«У тебя бабка помрёт сейчас, иди и ищи, где она».
Так как реально найти кого-то из пациентов там нереально. Она разбудила остальных. Вроде кашель успокоился, я воткнул кислород и закрыл глаза. Уснуть я, конечно, уже не мог.
Спустя время они все втроём собрались на медпосту. Пятый час утра, а они начали обсуждать, кто где работал и сколько получал за работу. В covid-госпиталях суммы меньше, чем 90 тысяч рублей в месяц, я ни от одного не услышал. И это говорили не врачи и не опытный медперсонал.
Это говорили студенты, которые не окончили даже медакадемию. Люди без образования, которым абсолютно наплевать на здоровье пациентов.
Как выяснилось утром по приходу лечащего врача, у меня закончились дни пребывания в поликлинике. Вы спросите, как это так. А дело в том, что в covid-госпиталях держат от 7 до 10 дней, как попадаешь.
Я «заехал» в субботу, поэтому у меня вышло 8 дней. По истечении времени при выписке берут мазок из зева и носоглотки на covid-тест, если он отрицательный, то выписывают, если нет – продляют лечение на три дня. Но мазок с утра никто не берёт. Берут после завтрака и после всех водных процедур. Результат сами понимаете какой. Взяли мазок, сходил на рентген.
Врач говорит, что о результатах она мне сообщит. Времени 14.00, заходит медсестра, протягивает трубку радиотелефона, на том конце провода голос врача: «У вас тест отрицательный, снимок рентгена удовлетворительный».
Я спросил про процент повреждения лёгких, так как у каждого он высок и все говорили об этом по телефону с родными. На что услышал, что процента рентген не дал, но ничего страшного нет. «У тебя когда электричка?» - спрашивает. Я напоминаю, что у меня температура 39, спрашиваю, как же я поеду домой.
Врач повторяет, что тест отрицательный, рентген удовлетворительный, держать меня больше не могут, готовятся документы на выписку, медсестра скажет, когда спускаться, а пока нужно собираться. Проходит час, медсестра велит спускаться на выписку. Я прошу сделать укол в дорогу, так как температура 39, на что получаю ответ: «Ты выписан, не могу сделать ничего».
Я выхожу из палаты, дед без ноги провожает меня печальным взглядом. Тут и без слов всё было понятно. Спускаюсь, получаю одежду. Выносят бумаги - и вот я на свободе. Это первый мой глоток свежего воздуха за две недели. Вызываю такси, еду на вокзал. В такси, да ещё и в холод, дышать очень тяжело, купил водички попить, сел в электричку и поехал. Достал бумаги из больницы, почитал их.
Было описано лечение, но шапка про болезни, хронические заболевания, операции, энцефалит. Везде стояло что я отрицаю, хотя никто не спрашивал и не беседовал со мной. Нашёл запись, что по приезде нужно на следующий день явиться к терапевту на приём.
Вечером я помылся, немного прибрался, хотел погладить Алису, но рыжий хвостик меня встретил недружелюбно, так как я сильно похудел и лицо у меня было «не очень». Я лёг спать, перед этим смерив температуру – 39, принял таблетку. Закрыл глаза, но меня не отпускали воспоминания об увиденном в инфекционном корпусе.
Мне хотелось попасть на прием до 9.00. Проснулся с головной болью, коликами в теле, температурой 39, состояние без изменений. Принял таблетку жаропонижающего и поехал на приём к терапевту. Очередь, сижу полтора часа. Время работы терапевта уже давно закончилось, но она не выходит из кабинета, продолжает вести приём. Я захожу в кабинет, на приёме Олюнина Ольга Дмитриевна.
Показываю выписку из Кирова, меряю температуру. Она смотрит выписку и смотрит на меня. Я слышу от неё: «Как они выписали тебя? У тебя отрицательная динамика по лёгким. Где твой тест на covid?».
Я ответил, что описание и тест я сдавал в один день в Кирове, вот всё, что они мне отдали. Медсестра сказала, что поищет его в общей базе. Но вот она, правда, открывающаяся с каждым днём. Результата теста на covid при выписке в общей базе нет. А это означает, что его взяли фактически и никуда не отдавали в госпитале в Кирове «в отделении офтальмологии». Получается, что и выписали меня просто потому, что я отлежал отведённое количество дней. До свидания, освободи место другому!
Ольга Дмитриевна складывает меня сразу в терапевтическое отделение. Делают компьютерную томографию, и вот «нежданчик»: уезжал с лёгкими, а приехал без них, процент поражения 70. Назначают усиленное лечение, состояние здоровья без изменений на данный момент. Начинается пятая неделя, как я живу в больнице. Каждое утро я смотрю в окно, из которого открывается вид на ул. Советскую и здание бывшего роддома, где сидит фельдшер, именно от которого зависит судьба. Каждый день толпы людей выстраиваются в очередь у двери и ждут приёма.
Пройдя через это, очень тяжело вздыхаю, так как с раннего утра людям, находящимся в тяжёлом состоянии, приходится часами стоять на улице в очереди на приём. А кто-то, как я, не в силах поднять себя с кровати, чтобы попасть на приём. Тут молодые люди, мамы с детьми, старики.
Самое интересное в том, что сидишь ты на приёме два часа, все в одной очереди: кому полегче и кому совсем плохо. Когда заходишь в дверь, у тебя не берут мазок на ковид, а ставят диагноз ОРЗ или грипп, для подстраховки дают направление на рентген - и ты свободен. Приходишь с описанием, сидишь в очереди.
Одна женщина мне говорит: «У вас есть поражение лёгких в описании?».
Я говорю, что не знаю, и смотрю в карточку. Поражений нет.
Она мне: а чего тогда тут сидишь, фельдшер тебе ничего больше не напишет.
Я ей: а как же мазок на covid? Она: какой мазок, у меня вчера муж ходил, поражения нет, она домой отправляет, и речи нет ни о каком мазке. Тут я призадумался над её словами. Подходит моя очередь.
Посмотрели снимок, в описании мне ставят диагноз ОРВ и отправляют домой. Я грубо отвечаю: «Вы обалдели, я контактный, работаю с больными covid, а вы даже тест не возьмёте! У меня температура 40 градусов пятый день!».
Молодая, в теле фельдшер, по возрасту недавно из академии, неохотно берёт у меня мазок на covid. А что это значит?
Значит это одно: умышленно скрывается статистика по заболеваемости людей, просто отправляют домой, умалчивая о том, что у них covid который дает осложнение на легкие.
Не нужно медобразования, чтобы догадаться, что назначаемые фельдшерами антибиотики против ковида бесполезны, на начальных стадиях заболевания паника в подсознании от нагнетаемой обстановки не оставляет каждого человека, и ему хочется побыстрее выздороветь или хотя бы как-то пригасить симптомы заболевания.
<...> Пройдя несколько недель лечения от covid и посмотрев на всё это изнутри, чувствую, что хочется кричать: «Да что же вы творите?».
Всё больше стало появляться среди знакомых тех, кто переболел и у кого какие-то осложнения, у кого умерли родные оттого, что не смогли попасть из-за бюрократических препон в больницу, получить неотложную помощь. Потратили деньги на лекарства, маленькие выплаты при выписке и осложнённый диагноз по болезни, которая ещё не раз скажется на самочувствии каждого.
Спасибо тебе, государство, за модернизацию! Хочется обратиться к сознательности людей, идущих в медицину: учитесь, но работать не приходите, если к этому у вас душа не лежит и вы не готовы к выполнению поставленных задач!
Хочется обратиться к семьям медработников, так как от них зависит очень многое. Относитесь, пожалуйста, с уважением и пониманием к вашим родным, к тем, кто работает в медицине, так как они нуждаются в психологической разгрузке после сложных смен и тяжёлых задач. Они в первую очередь идут домой, и от домашнего уюта зависит многое. Но это в реальной жизни совершенно не так.
Всем глубоко наплевать, что происходит, так как смена поколений и появление свободного интернета заглушили в людях человечность. Сейчас каждый сам о себе заботится, и после тяжёлых смен медик попадает домой, где надо прибрать, приготовить, сделать уроки… А утром снова на работу.
Хочется сказать слова благодарности маме, Ложеницыной Светлане Ивановне, за всю ту неоценимую помощь, которую она мне оказала во время моей болезни. Я благодарен заведующей 2-м психиатрическим отделением спецтипа Плюсниной Алевтине Николаевне за поддержку и человечность, при решении рабочих вопросов.
Эту статью не пропускают в СМИ и я не знаю что будет с моим здоровьем дальше. Также не знаю, как воспримет всю эту информацию моё руководство и создаст ли «условия» для увольнения. Но пособия медработникам мы так добиться и не можем. Уже начался второй месяц, как нам говорят, что нет каких то бумажек. Такое чувство, что работадатель специально тянет время.
И все же, несмотря на всё выше сказанное, прошу не терять рассудок и здравый смысл. Боритесь и отстаивайте свои права, цена всего этого - ваша жизнь и жизнь ваших близких. Не болейте!
Орфография и пунктуация автора сохранены!