Три дня, девять пьес, два эксперта – pro и contra – Елена Смородинова и Александр Вислов. Так можно описать вторую театральную лабораторию «Избранное» «Театра на Спасской» в цифрах.
На сцене – венские стулья тёмного дерева. На чёрном экране белым шрифтом названия пьес. Артисты выходят на сцену с текстами в руках. Всё те же темы в пьесах. Всё те же реплики из зала. – Поначалу сложно избавится от дежавю, да и главный режиссёр театра и инициатор лаборатории Егор Чернышов настойчиво гипнотизирует зрителей многократным повторением слова «традиция». Что это – реплэй или только иллюзия повтора? «Избранное 2.0.» или «Избранное-2»?
Общая тема читок с самого начала была озвучена авторами лаборатории: природа человека.
Что заложено в нём изначально: жестокость или любовь (и заложено ли что-нибудь вообще)? Победителя в этом противостоянии нет хотя бы потому, что и само противостояние оборачивается вместо явного боя сплошным калейдоскопом. В нём темы и детали пьес, как цветные стёклышки, разбросаны по текстам, накладываются друг на друга и многократно отражаются.
Здесь всё взаимосвязано, вплоть до того, что одна пьеса может отвечать на вопросы другой. Кажется, что вся лаборатория – это одна читка длиной в три дня. Человечность героев пьес и участников лаборатории испытывается любовью и нелюбовью, мужским и женским, преступлением и наказанием, одиночеством, жестокостью, недоверием, патриотизмом – всем тем, о чём мы, кажется, говорим часто, но почти всегда общими фразами.
Тексты «Избранного» пытаются пробить эту корку обыденности и показать, что скрыто там, где темно, непривычно и даже грязно. Но в решении вопроса об истинной природе человека важен не только подбор текстов, но и момент исполнения – ситуация здесь и сейчас.
Каждая читка неизбежно вступает во взаимодействие и с другими читками лаборатории, и со зрителем, и с актуальными внешними обстоятельствами, поэтому ключевые темы лаборатории часто раскладываются на несколько пластов.
«Записки надзирателя» (переработка «Зоны» Сергея Довлатова) и «Магазин» (ОлжасЖанайдаров) – рабство обсуждаемое и замалчиваемое, далёкое и возможное в соседнем доме.
Если первая пьеса только художественно рассуждает об отсутствии границы между заключёнными и надзирателями, то вторая избавляется от этой разницы шокирующе безжалостно. Оба текста написаны на основе реальных событий, но «Магазин», более документальный, более близкий к нам по месту и времени событий, заставляет частную историю рабыни-хозяйки (viceversa) звучать больнее, чем рассказ о советской системе исполнения наказаний. Любовь и (чаще) её отсутствие поворачивается к зрителю новой гранью с каждой читкой, стремясь найти его болевую точку, слабое место. Соня и Егор («Рыжая пьеса», Ксения Драгунская») живут в мире дефицита любви и не находят места своим по-детски широким порывам. Эта пьеса – разговор скорее со зрителями-подростками, доверительный, ненавязчивый, без сленга и гиперактуальных шуток.
Неожиданно так же трогательно звучат реплики заключённых из «Зоны» – страшные мужики с некрасивыми историями, смеющиеся над щенками и спрашивающие себя, «если никого нет, то кто нас полюбит?». Совсем другая любовь в «Верности» (киносценарий Любви Мульменко): похоть, пресыщение, исследование телесности, соотношения женского и мужского, эстетизм ремарок. Герои «Верности» не столько ищут любви, сколько блуждают среди множества её проявлений. В поисках теплоты понимания, впотьмах они хватаются за теплоту тел.
Девять названий стоит в афише лаборатории – и по крайней мере на столько отражений раскладывается наше восприятие лаборатория из осени двадцатого. Происходит ли действие пьесы в Москве (как в «Братьях» Михаила Дурненкова), Ирландии («Череп из Коннемара», Мартин МакДонах), на Сахалине («Сахалинская жена», Елена Гремина) или в Антарктиде («Антарктида», Ульяна Гицарева) – взгляд оттуда неизменно направлен в нашу сторону. Номинально свободные от пресловутого упрёка «мы итак в этом живём», герои пьес решают всё те же вопросы, что и мы.
Что можно простить человеку, а что нельзя? В чём сила – в законе или в любви? Что действительно имеет значение, а что мусор жизни?..
Иной взгляд, детали отдалённой культуры, конкретное время и место действия пьесы – всё отходит на второй план в глазах зрителя, ищущего в читке прежде всего сходства со своей реальностью и жизнью. «Избранное» как программа читок многослойно, полно потенциальных точек соприкосновения со зрителем и артистом. Но поначалу найти эти общие для пьесы, театра и зрителя места́ сложно из-за болезненного ощущения дежавю. На обсуждениях зрители повторяют пережёванные фразы про закоснелость/великую миссию провинции, открещиваются от грязи и пошлости и спрашивают «о чём» пьесы. Кто-то вдруг доходит до нацистского экстаза, предлагая избавиться от всех, кто готов творить насилие во имя Аллаха.
Зрители ходят по кругу, забывая, где только что прошли. Так же плутают режиссёры и критики, не до конца понимая зрителей, и на вопросы из сферы кухонной философии отвечают длинными тирадами о художественных особенностях той или иной пьесы, или возможном сценическом решении отдельных сцен. И всё же к концу лаборатории обсуждения становятся короче, немногие реплики из зала – осмысленнее и насыщеннее, и, кажется, участники складывают общий язык и начинают понимать друг друга. Значит, мы всё-таки люди. И значит, со временем «Избранное» как традиционная лаборатория «Театра на Спасской» сможет стать не только программой читок, но и необходимой площадкой для прямого общения и соразмышления театра и зрителя.
Студентка 3 курса факультета филологии и медиакоммуникаций ВятГУ Мария Сандалова специально для ikirov.ru.
Ph: Светлана Ботева
Обратите внимание:
